Сообщений в теме: 170

[Garfield Spb]

ну дык, человек нужен как потребитель

 

  чтобы потреблять, то есть тратить какой-то денежный эквивалент, он должен его где-то зарабатывать

 

    технологии делают конкретно человеческий труд мало востребованным

 

зачем в Эуропе 20 негрохохлов с лопатами, если есть 1 поляк на экскаваторе ?

 

  соответственно 20 негрохохлов становятся ненужными

 

что с ними делать ?

[Garfield Spb]

да, поговорил с Анзором, совершенно нормально, человек не гасится, огорчен конечно, но что взять с валетудовского курятника ?

 

[Garfield Spb]

 

k.a.i. wrote :

да он по ходу сам на переводил баблищ и не хочет в своих же глазах казаться лопухом которого наебали. а то что другие думают что он долбаш упоротый , который не видит в упор очевидных вещей , так это ему типо насрать. а сам по ночам рвет волосы на жопе и плачет от обиды.

__________________
кто не рискует , тот не пьёт боярышник.

 

 

 

Эммет Фокс

Как стать несчастным

 

 
 
Найдите место, где вас никто не смог бы побеспокоить. Расслабьтесь, и начните думать о себе. По сути дела, не важно, о чем именно вы думаете, до тех пор, пока вы думаете о себе. Всякий раз, когда вы захотите подумать о чем-то более высоком, немедленно останавливайтесь и возвращайтесь к мыслям о собственной персоне. Если это возможно, размышляйте о прошлом. Вспоминайте все допущенные вами когда-либо ошибки, начиная с детских лет. Думайте обо всех ваших неразумных словах и поступках. Мысленно перечисляйте все упущенные возможности. Жалейте о напрасно потраченном времени. Постарайтесь сосредоточиться на тех событиях, когда с вами несправедливо поступили. Внимательно рассмотрите каждую ситуацию, в которой вы оказались невинной жертвой. Помечтайте о том, как счастливы были бы вы сейчас, если бы в прошлом люди относились к вам получше. Вспомните всех, говоривших вам недобрые слова, и попытайтесь вновь вызвать в себе чувство гнева и обиды. Даже если какой-то человек ничем вас не обидел, будьте уверены, что он сделал бы это при первой же возможности. По крайней мере, он наверняка говорил о вас гадости. Подумайте о том, что ваше тело уже начинает стареть, что на него плохо влияет ваша работа и климат той местности, где вы живете. Задайте себе вопрос, не болит ли у вас чего-нибудь. Если вы будете достаточно внимательны, вы наверняка раскопаете в себе какую-нибудь проблему со здоровьем. Представляйте будущее вашего бизнеса исключительно в мрачных красках, даже если сейчас ваши дела идут успешно. Настаивайте на том, что слишком долго это не может продолжаться. Не забывайте главный секрет - думайте только о себе. После пятнадцати-двадцати минут подобных упражнений вы достигните своей цели. Вы почувствуете себя несчастными, как сами того и хотели.

[Garfield Spb]

Жизнь есть сознание. Часть I
Эммет Фокс

Всему многообразию жизненных ситуаций и проблем можно найти одно простое объяснение: Жизнь есть состояние сознания. Данное утверждение - краеугольный камень христианской метафизики. Из него логически вытекают все остальные утверждения.

Айзек Пеннингтон, известный автор и член церкви квакеров, писал: «Все истины, за исключением последней и окончательной Истины - только тени». Закон, согласно которому жизнь есть сознание, представляет собой такую последнюю истину. Все, что вы представляете собой и все, чего вы имеете, проистекает из вашего сознания.

Существуют и иные подходы к жизни, но их можно охарактеризовать как поверхностные. Высшая истина свидетельствует, что состояние вашего физического тела, уровень вашего дохода, ваши взаимоотношения с людьми и то работа, которой вы занимаетесь, отражают определенные состояния вашего сознания.

Подобное притягивает подобное

Когда мои посетители начинают жаловаться на свою семью или на свою работу, в деталях описывая проблемы во взаимоотношениях с окружающими, я неизменно говорю им: «Духовный закон гласит, что подобное притягивает подобное».

Я рекомендую вам записать эти слова на карточку, которую можно положить в бумажник или в записную книжку. Перечитывайте их всякий раз, когда вам покажется, что с вами обходятся несправедливо. Причина проблем в том, что жизнь есть состояние сознания. Ваша жизнь не изменится до тех пор, пока не изменится ваше сознание.

Не понимая этого, люди пытаются изменить внешние обстоятельства, понапрасну растрачивая свою энергию.

Природу невозможно обмануть. Некоторым людям с развитой силой воли, удается на время «притянуть» к себе вещи, которые им не принадлежат, но никакие попытки не помогут удержать их. Раньше или позднее, незаслуженные блага уйдут.

Именно так объясняется финансовый крах, случившийся в США в 1929 году. Процветание Америки в тот период не было подлинным. Бизнесмены делали себе состояния путем игры на рынке акций. Они приобрели деньги, которые не принадлежали им по праву сознания, и поэтому не смогли удержать их.

Тот же закон действует в сфере здоровья. Прием лекарств, которые усиленно рекламируются в последнее время, не делает человека по-настоящему целостным. Побочные эффекты при использовании медикаментов возникают потому, что внешние методы исцеления представляют собой попытки человека получить то, что не принадлежит ему по праву сознания.

Единственный способ решить ваши проблемы - изменить сознание. Лишь то, что принадлежит вам по праву сознания, пребудет с вами навсегда.

Никто не может причинить вам боль, кроме вас самих

«Ни один человек и ни одна организация никогда не лишат вас того, что принадлежит вам», - писал Эмерсон. Недоброжелатели могут произносить злые слова, но только вы сами в состоянии причинить себе боль. Взлеты и падения в жизни церквей, политических движений и государств объясняются не внешними причинами, а сознанием людей, которые принимают участие в их жизни.

Одна женщина жаловалась мне: «Я основала духовный центр, и все шло хорошо до тех пор, пока один ужасный человек не пришел и не разрушил мою работу». Я ответил ей: «Вы и есть тот ужасный человек, который разрушил ваш центр. Ваша работа не имела успеха потому, что у вас не было правильного фундамента в сознании. Если бы вы неустанно продолжали трудиться над изменением сознания, никто не смог бы уничтожить начатое вами дело».

Ваше тело, ваш дом, ваш город, ваша страна, и даже вселенная – все это есть проекция сознания людей. Ваша жизнь – точное отражение вашего сознания. Жизнь страны – точное отражение сознания населяющих ее людей. Попытки изменить что-либо во внешнем мире, не подкрепленные изменениями сознания, обречены на провал.

Ко мне часто приходят люди, которые говорят: «Я разорен. Мне срочно нужно найти тысячу долларов. Я болен, и мне необходимо исцеление. У меня проблемы с одним человеком. Помогите мне!» Они склонны считать виновниками своих проблем окружающих, или же какие-то внешние силы. Когда же я убеждаю их начать с работы над собой, мне отвечают: «Спасибо, но мое сознание в полном порядке». Не удивительно, что их проблемы так и остаются неразрешенными.

Пальба по экрану

Я слышал историю о том, как в глухом поселке в Скалистых горах впервые показали кино. Местное население состояло из ковбоев и горняков, никогда не слышавших о кинематографе. На экране шла мелодрама, и в определенный момент актер, который играл разбойника, начал душить героиню. Один из ковбоев пришел в ярость от этого зрелища. Он выхватил револьвер и всадил в экран все шесть пуль. Конечно же, шесть дырок в экране никак не повлияли на дальнейшую демонстрацию фильма.

Если бы ковбой был знаком с устройством кинематографа, для остановки картины он выстрелил бы не в экран, а в проектор. Сейчас мы смеемся над невежественным парнем из глубинки, не осознавая, что часто совершаем ту же самую ошибку.

Попытки изменить внешние обстоятельства можно уподобить пальбе по экрану. Чаще всего, они оказываются безрезультатными. Но изменения в сознании можно сравнить с выстрелом в кинопроектор. Только внутренние перемены смогут положить конец нежелательным внешним проявлениям.

Если вам не нравится «картина», которую демонстрирует ваша жизнь, поменяйте пленку, которую показывает проектор. Возвысьте свое сознание, и стоявшие перед вами проблемы исчезнут. Библия неоднократно говорит о необходимости «взойти на гору». Гора в Писании символизирует возвышенное мышление и молитву о духовном понимании, а долина – грех, униженность и ограничение. Прежде, чем добиться нужных результатов, мы должны пережить внутреннее возвышение. 

[Abris73]

ну дык, человек нужен как потребитель

 

  чтобы потреблять, то есть тратить какой-то денежный эквивалент, он должен его где-то зарабатывать

 

    технологии делают конкретно человеческий труд мало востребованным

 

зачем в Эуропе 20 негрохохлов с лопатами, если есть 1 поляк на экскаваторе ?

 

  соответственно 20 негрохохлов становятся ненужными

 

что с ними делать ?

 

Есть два варианта. 1. Выдаем лопаты и пусть копают... КПД подобного труда близко к нулю (если только не природные условия кои не позволяют никакой механизации использовать).... так к примеру в 30-е годы поступали в США и Прибалтике ...гордо записывая человека с лопатой в промышленное производство..... Теперь даже лопат не выдают...просто затыкают дыру социальными пособиями (Один момент....обществу вот эти социальные плюшки только во вред, а пользу они приносят отдельным министерствам, фондам и прочим товарищам с ущербной гражданской позицией...которые с этого бюджета сильно кормятся т.к. администрирование социальной помощи обходится государству (налогоплательщикам) в сотни раз дороже чем собственно сами выплаты.)

2. Копаем экскаватором. 20 копателей отправляем учиться (за счет государства) на машинистов экскаваторов и на прочих слесарей-токарей-фрезеровщиков....и даже инженеров .... которые построят экскаватор-грузовик-тепловоз-ракету....построят города, сады, школы......университеты и прочее.... Чего настроили в СССР....да так что 15 бывших республик(теперь независимых государств) с этого живут уж 26 лет....

[Garfield Spb]

дык ить, при либеральной модели так оно и было, но таки одна неувязочка - для этого рынок постоянно расти должен, а тут ему расти некуда стало, и потому моделька зашаталась конкретно

 

 и как следствие - некуда становится негрохохлов пристраивать, и кормить не на что становится..со своими-то пенсионерами-недееспособными вопросец перезрел   

 

   дык это только начало кризиса, а лет через 10 чего будет ?

[Garfield Spb]

 Сергей Михайлов wrote :

 

Matuk, понятно,на пару работают,либо этот гольфрид анзор-налим.
есть и другой вариант-выдающийся идиотизм.но раз может связанно выражать пускай и идиотские мысли,значит не такой идиот.........

 

 Сергей-Сан, вы не переживайте   

 

как сказал в Нашей Раше тренер Газмяса Галустян  "Ничего, живут люди с полшестым. И вот еще - других тренируют !"     

[Abris73]

дык ить, при либеральной модели так оно и было, но таки одна неувязочка - для этого рынок постоянно расти должен, а тут ему расти некуда стало, и потому моделька зашаталась конкретно

 

 и как следствие - некуда становится негрохохлов пристраивать, и кормить не на что становится..со своими-то пенсионерами-недееспособными вопросец перезрел   

 

   дык это только начало кризиса, а лет через 10 чего будет ?

 

Именно. Расти рынок должен.... и роста этого в перспективе вагон....и еще вагон. Не с потолка брались Великие стройки и т.д. и т.п. при СССР ... в России только на строительстве дорог, железных дорог, аэропортов и всякой движимой техники лет на 50 занятости всему пост-советскому пространству.... И это без учета освоения Сибири и севера.

 

Тут другое. Освоить и провернуть это сможет только государство и народ.... а бизнес и даже БИЗНЕС это делать не будут т.к. ощутимый результат от вложенного проявится через 25-50 лет.... да и нет желания тратить на это ресурсы...проще очередную яхту купить или клуб футбольный.

[Garfield Spb]

То бишь есть мнение, что 46 Президентом США станет Маршал Ким Чен Ын?

[Abris73]

То бишь есть мнение, что 46 Президентом США станет Маршал Ким Чен Ын?

 

Ну... Памятники они сносить уже начали (ситуация невообразимая для США 80-90 ибо самовольное разрушение собственности (памятники там все в чьей-то собственности) влекло за собой неотвратимое наказание (тот самый закон который для всех)...т.е. генерала Ли (и прочих рабовладельцев то-же... Колизей вот можно предложить снести...т.к. рабы его строили и их там потом всячески тиранили... статую Авраама Линкольна т.к. рабовладелец) конечно ты можешь ой как ненавидеть - однако памятник ему трогать не имеешь права....а если тронешь - сядешь и сядешь надолго. И пока ЗАКОН был для всех - все шло более менее нормально... а вот когда афроамериканцев и прочих наказывать по закону стало не полит - корректно.... начался процесс нам очень хорошо знакомый...и он набирает скорость.... Так-то 46 президентом конечно нет....а вот 50 вполне себе может быть....какой нить из "варягов".... ибо страна ихняя богата однако порядка там нет  

[Garfield Spb]

дык ить, в древнем Китае самым жестким пожеланием врагу было  "чтобы ты жил в Эпоху Перемен", ну а мы, бля. сами себе того нажелали выше крыши

 

 и, похоже, у Амеров тоже где-то был свой Цой и Эскадрон газманов 

 

  хотя....

 

Эта история произошла во времена Лао-цзы в Китае, и Лао её очень любил.

В одной деревне жил очень бедный старик, но даже императоры завидовали ему, так как у него был прекрасный белый конь. Императоры предлагали ему невиданную цену за коня, но старик не продавал его.

Однажды он обнаружил, что коня нет в стойле. Собралась вся деревня, и люди сказали:

— Ты старый дурак! Мы знали, что однажды коня не окажется на месте. Было бы лучше продать его. Вот несчастье!

— Не заходите слишком далеко, говоря так. Просто скажите, что коня нет на месте, — отвечал им старик. — Таков факт, остальное суждение. Что бы ни было, несчастье или благословение, я не знаю. Кто знает, что последует?

Люди смеялись над стариком. Но через несколько дней ночью, конь вернулся. Он не был украден, он просто убежал на волю. Он привёл с собой дюжину лошадей. Опять люди собрались и сказали:

— Старик прав. Это не несчастье. Теперь ясно, что это было благословение.

— Опять вы заходите далеко. Просто скажите, что конь вернулся. Кто знает, благословение это или нет? — спокойно отвечал старик. — Это только фрагмент. Вы прочли одно слово в выражении. Как вы можете судить целую книгу?

В этот раз люди много не говорили, но внутри себя решили, что он не прав: двенадцать прекрасных лошадей!

У старика был единственный сын, который стал объезжать этих лошадей. Всего через неделю он упал с лошади и сломал обе ноги. Люди собрались вновь и опять судили:

— Ты опять доказал свою правоту! Это несчастье. Твой единственный сын потерял ноги, а в твоём преклонном возрасте он — твоя единственная опора. Теперь ты ещё беднее, чем был.

— Вы одержимы суждением. Не заходите так далеко. Скажите только, что сын сломал ноги. Никто не знает, несчастье это или благословение. Жизнь приходит этапами, а большего нам не дано.

Так случилось, что через несколько недель страна вступила в войну, и все юноши пошли в армию. Остался только сын старика, потому что он был калека. Вся деревня кричала и плакала, потому что это было решающее сражение, и они знали, что большинство парней не вернётся. Они пришли к старику и сказали:

— Ты был прав, старик, теперь очевидно, что это было благословение. Что ж, твой сын калека, но зато он с тобой. Наши сыновья ушли навсегда.

Старик вновь сказал:

— Вы продолжаете судить. Никто этого не знает! Только скажите, что ваши сыновья годны для армии, а мой сын — нет. Только Бог, Абсолют, знает, несчастье это или благословение.

 
Источник: http://pritchi.ru/id_338

[Hogo]

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

Азазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазазаза

[Garfield Spb]

С облегчением-с)))

[Hogo]

Чем мог, тем помог

[Garfield Spb]

не, ну вполне ожидаемо-с...

 

как говорят в кругах провинциальной интеллигенции -  каков стол, таков и стул 

 

 

[Abris73]

дык ить, в древнем Китае самым жестким пожеланием врагу было  "чтобы ты жил в Эпоху Перемен", ну а мы, бля. сами себе того нажелали выше крыши

 

 и, похоже, у Амеров тоже где-то был свой Цой и Эскадрон газманов 

 

  хотя....

 

Эта история произошла во времена Лао-цзы в Китае, и Лао её очень любил.

В одной деревне жил очень бедный старик, но даже императоры завидовали ему, так как у него был прекрасный белый конь. Императоры предлагали ему невиданную цену за коня, но старик не продавал его.

Однажды он обнаружил, что коня нет в стойле. Собралась вся деревня, и люди сказали:

— Ты старый дурак! Мы знали, что однажды коня не окажется на месте. Было бы лучше продать его. Вот несчастье!

— Не заходите слишком далеко, говоря так. Просто скажите, что коня нет на месте, — отвечал им старик. — Таков факт, остальное суждение. Что бы ни было, несчастье или благословение, я не знаю. Кто знает, что последует?

Люди смеялись над стариком. Но через несколько дней ночью, конь вернулся. Он не был украден, он просто убежал на волю. Он привёл с собой дюжину лошадей. Опять люди собрались и сказали:

— Старик прав. Это не несчастье. Теперь ясно, что это было благословение.

— Опять вы заходите далеко. Просто скажите, что конь вернулся. Кто знает, благословение это или нет? — спокойно отвечал старик. — Это только фрагмент. Вы прочли одно слово в выражении. Как вы можете судить целую книгу?

В этот раз люди много не говорили, но внутри себя решили, что он не прав: двенадцать прекрасных лошадей!

У старика был единственный сын, который стал объезжать этих лошадей. Всего через неделю он упал с лошади и сломал обе ноги. Люди собрались вновь и опять судили:

— Ты опять доказал свою правоту! Это несчастье. Твой единственный сын потерял ноги, а в твоём преклонном возрасте он — твоя единственная опора. Теперь ты ещё беднее, чем был.

— Вы одержимы суждением. Не заходите так далеко. Скажите только, что сын сломал ноги. Никто не знает, несчастье это или благословение. Жизнь приходит этапами, а большего нам не дано.

Так случилось, что через несколько недель страна вступила в войну, и все юноши пошли в армию. Остался только сын старика, потому что он был калека. Вся деревня кричала и плакала, потому что это было решающее сражение, и они знали, что большинство парней не вернётся. Они пришли к старику и сказали:

— Ты был прав, старик, теперь очевидно, что это было благословение. Что ж, твой сын калека, но зато он с тобой. Наши сыновья ушли навсегда.

Старик вновь сказал:

— Вы продолжаете судить. Никто этого не знает! Только скажите, что ваши сыновья годны для армии, а мой сын — нет. Только Бог, Абсолют, знает, несчастье это или благословение.

 
Источник: http://pritchi.ru/id_338

 

Прошлого уже нет (оно уже было..., а мир устроен так, что все возможно в нем, но после ничего исправить нельзя)... будущего еще нет (и для каждого отдельного человека все может закончиться прямо сейчас...и все...в смысле совсем все...никакого завтра.) - Есть только миг между прошлым и будущим - именно он называется жизнь.

[Abris73]

В итого по теме.

- Если хочешь (считаешь нужным для себя) и можешь - помоги. И забудь об этом.

- Если не хочешь (не считаешь нужным для себя) и не можешь - не помогай. И забудь об этом.

[Garfield Spb]

 Решили добавить ежедневных "открытий чудных" Интеллектуалам с Валетудо и Аллбоксинга ? 

 

 

 

   Смотрите мозг им не взорвите обилием непонятного 

[Garfield Spb]

Прошлого уже нет (оно уже было..., а мир устроен так, что все возможно в нем, но после ничего исправить нельзя)... будущего еще нет (и для каждого отдельного человека все может закончиться прямо сейчас...и все...в смысле совсем все...никакого завтра.) - Есть только миг между прошлым и будущим - именно он называется жизнь.

 

 

   Дык ить, вечные вопросы на которые отвечали Такуан Сохо, Лао Цзы, а до них еще многие другие...и вечные ответы на них ...

 

   Человеческая Природа не меняется, в какие гаджеты не играйся   

   

Ничто не случайно

 

Меня спрашивают:

- Хороший человек и плохой человек вышли прогуляться ночью. Плохой человек шел вслед за хорошим, и когда несчастье случилось с хорошим, плохой успел его избежать. Означает ли это, что несчастье действительно случилось с хорошим человеком, тогда как плохой его избежал? Разве небеса не защищают хороших людей и не наказывают плохих?

- Таков путь небес, - отвечаю я. - От небес нас никто не защитит. Мы будем неправы, если скажем, что небеса предпочитают хороших людей плохим. Небеса помнят о хороших людях, но никогда не забывают и о плохих. Лишь человек отличает хорошее от плохого.

- Если вы говорите, что небеса всегда справедливы, почему хорошее поведение человека не всегда оценивается по достоинству, а плохое поведение не всегда наказывается? - спрашивают меня.

- Если вы так полагаете, то сегодня же начните поступать неправильно и посмотрите, что из этого выйдет, - отвечаю я. - Плохое поведение станет для вас привычным и в конце концов вас погубит. Если же вы продолжаете делать добрые дела, в конце концов они принесут вам удачу. Вы обязательно достигнете успеха в жизни.

В случае, когда хороший человек шел впереди плохого и попал в переделку, не небеса послали ему неудачу, а он сам ее выбрал, решив идти впереди плохого человека. Небеса здесь ни при чем. Он может быть хорошим человеком, но если в его прошлой карме есть следы плохого поведения, его неожиданно постигнет неудача.

Плохой человек шел вслед за хорошим и избежал неприятностей. Это может быть ему наградой за хорошие дела в прошлой жизни. Обычно люди пожинают плоды того, что посеяли в этой жизни, но иногда они получают вознаграждение за предыдущие. Что касается вышеупомянутого несчастья, то речь идет о кармическом воздаянии человеку за его предыдущие жизни, хотя может показаться, что это случайность.

Случайностей не бывает. Все закономерно. Тот, кто говорит о случайностях, не понимает подлинного пути небес.

 

 

Хорошее и плохое

 

 

Устранение последствий плохих дел при помощи хороших подобно возжиганию благовоний в плохо пахнущем помещении. Так мудрец опережает глупца, а луна затмевает звезды.

Жажда заставляет думать о воде. Голод заставляет думать о еде. Слыша карканье ворона или вой лисицы, вы вспоминаете о неудачах и думаете, что это может быть плохим предзнаменованием. Но судьба естественна. То же касается и удачи в повседневных делах. Когда несчастье случается, оно случается. Когда приходи удача, она приходит. Неудачи не сопровождают нас все время. То же самое можно сказать и об удачах.

Добро и зло, везение и невезение - все относительно и подобно двум колесам одной повозки. Если нет зла, добра тоже нет. Вы не можете все время быть удачливым, как бы вы ни стремились к удаче. Даже если вы ненавидите неудачу, вы не можете сделать так, чтобы неудача никогда не настигла вас. Поскольку удача и неудача следуют друг за другом по кругу, будет лучше, если вы забудете о них и не будете волноваться. Когда вы не обеспокоены удачей и неудачей, на душе легко, и вам нет дела до каркающих воронов и воющих лисиц.

Добро и зло не отличаются друг от друга. Изначально между ними нет разделения. Но поскольку появился мир живых существ, даже если он мимолетен, двойственность добра и зла необходима для спасения души. Люди, подверженные иллюзии, сами порождают добро и зло. Но почему вы делаете зло, если вы его ненавидите? Если вы любите добро, почему вы не делаете добра?

Вы сами порождаете зло, и когда оно возвращается к вам, вы не можете его принять. Вы объясняете свою неудачу плохими предзнаменованиями, карканьем ворона или воем лисицы. Это неправильно. Вы не понимаете, что это возмездие за плохие дела. Подчас люди завидуют благосостоянию тех, кто в прошлом совершал добрые дела. Почему люди ожидают награды, если сами ничего доброго не сделали?

- Иногда доброму человеку не везет и он проводит всю свою жизнь в ничтожестве, тогда как плохой человек получает звание, наследство и живет всю жизнь счастливо. Почему так происходит? - спрашивают у меня.

- Такие вопросы задают с древних времен, - отвечаю я. - Дело в том, что добрый человек может получить возмездие за свои плохие дела, содеянные в предыдущих жизнях, так, словно он совершил эти плохие дела вчера или позавчера. При этом последствия его хороших дел не проявляются в этой жизни. Они дадут знать о себе в его будущих жизнях.

В "Алмазной сутре" говорится, что некоторые люди с плохой кармой, которым подстать перевоплотиться в аду, иногда перевоплощаются в этой жизни в обличии тех, кого все презирают. При этом их плохая карма заканчивается и им нет нужды перевоплощаться в аду. Это означает, что их карма очищается в этой жизни, и в будущем они могут перевоплотиться на небесах.

[Garfield Spb]